До света (сборник) - Страница 116

116

Кажется, Рита обиделась. К счастью, в эту секунду где-то впереди грянул оркестр, демонстрация зашевелилась и двинулась по направлению к площади. Плотные сомкнутые шеренги оттерли Зоммера. Я надеялся, что – навсегда. Сердце у меня ощутимо постукивало. И поэтому, когда из толпы вылез Хеня и плаксиво начал настаивать, чтобы я хотя бы немного понес транспарант: понимаешь, Жаконя нахрюкался, потеряет, мерзавец, я довольно-таки решительно ему отказал. Дескать, извини, дорогой, рука не сгибается. А слегка возбужденная Рита не к месту хихикнула. – Ладно, – сказал обиженный Хеня. – Будет обсуждаться твоя работа – припомним. – И, увидев Шаридова, шагающего с женой и с детьми, закричал, продираясь к нему через шеренги идущих: Подождите, Халид Ибрагимович, одну минуточку!.. – А вслед за Хеней вылез из толпы бодрый Леха и, потирая руки, со значением подмигнул: Ну что, деятели, сваливаем отсюда? – Неудобно, обещали пройти с коллективом, – сказал я. – Неудобно на потолке отдыхать – одеяло спадает. В общем, вы как хотите, а мы всей конторой фью-ить!.. – Леха сделал кому-то из задних призывный жест и, как лезвие сквозь кисель, рванулся поперек демонстрации. Мы с Ритой также начали диффундировать к краю. Праздничный громадный портрет вождя взирал на нас с ближнего дома. Занимал он пространство от крыши до первого этажа и, наверное, создавал полумрак в закрытых им помещениях. – Посмотри, – толкнула меня в бок Рита. – Что такое? – Ты – посмотри, посмотри! – Вероятно, материя на портрете была довольно плохо натянута, прямо посередине его вздувался пузырь, и от слабого ветра казалось, что вождь шевелит бровями. Зрелище было забавное. – Всего через год, – сказал я. – Через год он умрет, а потом это все начнет постепенно разваливаться. Исчезнут Партия, КГБ, а республики образуют самостоятельные государства. Вся жизнь переменится. – Я и сам едва верил своим словам. Слишком уж нереальным казалось такое будущее. Пучина времени, десять лет. – Ты меня, по-моему, все же разыгрываешь, – ответила Рита. – Ну откуда ты можешь знать, тоже мне – прорицатель… – она пожала плечами. – А чего бы ты хотела больше всего? – спросил я. – В жизни или прямо сегодня? – уточнила Рита. – Разумеется, в жизни… – Чтобы так было всегда… – Как сейчас? – Ну да, как в эту минуту…

Она тихо царапнула меня ногтем по ладони. Продираясь сквозь куртки, пальто и плащи, мы выбрались из демонстрации. Вероятно, в преддверии площади выходить уже было запрещено: вилась цепь ограждения и кучковались за ней наряды милиционеров. Двое тут же направились в нашу сторону, а один помахал рукой, приказывая вернуться. Рита в нерешительности остановилась. Однако Леха, подняв над головой пятерню, завопил что-то вроде: «Да здравствует наша доблестная милиция!..» – и сержант показал нам тогда, что, дескать, давайте быстрее. Им, наверное, лень было спорить по этому поводу.

На середине улицы я оглянулся: еле-еле бредущий Жаконя упорно пер транспарант, а его самого поддерживал Бампер из технического отдела, причем шли они оба как будто через болотную топь и башка у Жакони перекатывалась по груди, точно резиновая.

Он все же здорово нагрузился.

А с другой стороны к ним прислонился пухленький Зоммер – тоже, видимо, обессилев, отфыркиваясь и пыхтя, и его перекашивала раздутая посудой авоська.

Подготовился, значит.

Далее неторопливо подтягивались Валечка с Жозефиной.

Команда в полном составе.

– Нормально, – констатировал Леха, дождавшийся нас. – Пока обошлось без потерь. – И прикрикнул, наверное сжигаемый нетерпением: – Давай-давай, мужики, шевелите конечностями!..

Светило майское солнце.

– А что это за энтузиаст? – кивая на Зоммера, спросил я. – Что за тип? Он вроде раньше в наших мероприятиях не участвовал.

Леха осклабился.

– Кто – этот? Да, толковый мужик, у него с собой четыре фунфурика. Ну? Пускай посидит, что нам, жалко?..

Он с большим удовольствием потянулся.

Я смотрел на вязкие толпы людей, продавливающиеся в створе улицы. Колонна была бесконечной: она шла и шла под вопли диктора из репродукторов. В настоящий момент приветствовали славных советских ученых. «Рра!.. рра!.. рра!..» – доносилось с площади. Точно ревело слоновье стадо. Плескались флажки и гирлянды. Качались над головами воздушные шарики. Я почему-то вспомнил доклад Дюваля. Одомашнивание человека, создание новых инстинктов. Трансформация психики в систему примитивных рефлексов. Индивидуум исчезает, отсчетом становится популяция. Генетическое единство постепенно устраняет конфликты. Человечество замыкается в благостном оцепенении.

Как-то так. Во всяком случае, близко к тексту.

– Ну ты что, совсем отключился? – Леха двинул меня кулаком.

Жил он, к счастью, недалеко, и когда мы всей гурьбой ввалились в квартиру, то, конечно, первым делом разместили совершенно обеспамятевшего Жаконю. Положили его на диван, а заботливая Жозефина подоткнула подушку под голову.

Набросили на него покрывало.

Жаконя только мычал, бессмысленные бельмы закатывались, и даже телевизор, врубившийся вдруг на полную мощь, как ни рявкал, не мог его потревожить.

Он лишь вялым движением навалил на ухо подушку.

– Убавьте звук, – посоветовала Жозефина.

Я уже схватился за ручку, чтобы ее повернуть, и в это время женщина, появившаяся на экране, сказала:

– Передаем подробности катастрофы в Санкт-Петербурге. По предварительным данным, погибло около тридцати человек. Продолжается сильный пожар на заводе «Пластмассы и полимеры», от огня взорвалась батарея, обеспечивавшая производственный цикл, около трех тонн горючих веществ попало на землю. Жители ближайших домов эвакуируются. Район катастрофы блокирован. Вместе с городскими пожарными действуют воинские соединения…

116