До света (сборник) - Страница 48

– Теперь все будет иначе, – глядя на это, задумчиво сказал Хермлин.

– Возможно, – просто чтобы что-то ответить, сказал я.

Слова эти произносились, наверное, уже тысячу раз. После каждой трагедии нам представляется, что все теперь будет иначе. Однако проходит время, и выясняется почему-то, что тянется то же самое.

Неподалеку от нас, раскинув ноги, вбитые в сапоги, лежал мертвый солдат. Каска с него свалилась, льняные яркие волосы прилипли к земле. Я чуть-чуть передвинулся, чтобы он оказался вне поля зрения. Это, конечно, была молекулярная копия, но видеть бездыханное тело я все равно не мог. Вероятно, что-то происходило во мне самом. Раньше я, например, никак не относился к Оракулу. Беда многих ученых – бесстрастное отношение к объекту исследований. Привыкаешь в конце концов ко всему. Режешь собаку как пластилин. А вдруг и Оракул по отношению к нам тоже бесстрастен?

– Цена знания, – тоже отвернувшись от тела, сказал Хермлин, – цена истины: каждый последующий шаг требует новых жертв. Я много раз сталкивался с этим, когда работал…

– Может быть, – ощупывая больное колено, ответил я.

Мне сейчас было не до тонкостей теории знаний. К дыму, низко стелящемуся по земле, начал явственно примешиваться некий будоражащий запах. Ноздри у меня трепетали. Запах этот был мне уже отчасти знаком…

Лагерь подожгли сразу же, и бараки весело заполыхали. Солдаты отключались как куклы, у которых срывался с упоров внутренний механизм. Они замирали на полушаге и вдруг падали – как правило, лицом вниз. Лежали, больше не шевелясь, раскинув неестественно вывернутые конечности. Скотина Бак, кажется, первый понял, что это значит, – оскальзываясь, побежал по осыпи и тоже упал. Обхватил затылок ладонями, закостенел, лишь тихонечко заскулил, когда сомкнулись вокруг него полосатые робы. Тело топтали молча и как-то очень сосредоточенно. Будто месили тесто. Бурдюк убрался, чтобы не попасть под горячую руку. Блоковые и бригадиры тоже попрятались. Их выковыривали из невозможных щелей и били наотмашь кайлами. Затем толпа, разрастаясь, двинулась к канцелярии. Ахнули стекла, вылетели сквозь рамы древние железные ундервуды. Запорхали по всей территории стаи выброшенных документов. Лопнула проволока на столбах, зачадили поганым дымом сторожевые вышки. Трудно было понять что-нибудь в этом хаосе. Гаппель, по-моему единственный из семиотиков, как бешеный метался по лагерю. Приказывал, умолял, просил – пытаясь сохранить хоть что-нибудь для дальнейших исследований. Трещали доски, визжали суставы выламываемого из петель железа. Двоих санитаров, выскочивших из загоревшегося лазарета, безжалостно оглушили и бросили обратно в огонь. Раскаленный багровый шар взрыва вспучился над бензохранилищем. И вот тогда этот же странно будоражащий химический запах поплыл в воздухе. И раздутые ноздри у меня так же болезненно затрепетали…

С другой стороны танка кто-то грузно присел. Кажется, двое, сказали сдавленным голосом: – Подтяни мне повязку… – Давай, – ответил второй, – ох тут как, зачем ты разрезал руку?.. – А ты видел Хаджи?.. – Ну?.. – Он поранился, а кровь у него не пошла… – Копия?.. – Вероятно… – Так что же, это опять, значит, посредники? – Трудно пока сказать… – Боже мой, я был, когда выявляли «запечатленных»!.. – Да, история, кажется, повторяется… – Боже мой!.. – Ну, наше дело – побыстрее добраться до города… – Господи, спаси и помилуй! Бедный Хаджи… – Интересно, в центральной лаборатории хоть что-нибудь сохранилось?.. – А тебе что, собственно, требуется?.. – Прежде всего, разумеется, видео – хорошая камера… – Это достанем, у Крейца, по-моему, была вполне приличная техника… – Правильно, там – архив, бетонные стены, наверное, должно уцелеть. Главное сейчас – задокументировать, как можно больше. Помнишь Бронингем? Ведь ровным счетом ничего после этого не осталось… – Прихватить бы парочку «манекенов», пока не исчезли… – Вертолеты нужны, два больших бокса для стерилизации. Это же не спонтанное извержение, это, по-моему, «Гулливер»… – «Гулливер»? Его все-таки, значит, задействовали?.. – Кажется, чисто сигнальный посыл: мы – разумные существа… Так «Вторая мировая» – это ответ?.. – Вероятно… – Ничего себе «знаковая ситуация»! Как мы ее толковать будем, ума не приложу… – Вероятно, тоже – на уровне чисто сигнального отзыва: «я вас слышу»… – Ну, по крайней мере, это первый реальный ответ… – Дай-то бог, если так… – Ну что, двинулись?.. – Ох ты, чтоб его, как болит, собака! – Хорошо бы машину какую-нибудь найти… – Гляди-гляди: «призраки», черт бы их побрал… – Где?.. – Да вон там, слева, целая цепь… – Вот не везет… – Да, только «призраков» нам и недоставало… – Ты, знаешь, давай двигай, а я его приму, этого, который поближе… – Думаешь?.. – Ну, с моей травмой все равно далеко не ускачешь… – Ладно, держись, недолго, я постараюсь пригнать машину…

Точно больные, поддерживая друг друга, выступили из-за вздыбленного остова танка двое людей; один тут же заковылял по равнине, баюча стянутую тряпицей ладонь, а второй подождал, пока выдвинувшийся из цепи «призрак» приблизится к нему почти что вплотную – не колеблясь, шагнул вперед и быстро протянул руку.

Панг!.. – дернулась молочная переливающаяся поверхность.

«Призрак» остановился и медленно потемнел.

– Кажется, поворачивают, – сказал Хермлин. – Это правда, что они не опасны?

Я ему не ответил. Я позавчера почти полностью содрал ноготь на левом мизинце. Помнится, тогда чуть было не закричал от боли. Но теперь я смотрел на запекшийся коричневый полукруг с радостью и надеждой. Кровь была настоящая – значит, не копия. И у Катарины на лбу, слава богу, багровела подсыхающая царапина.