Его спросили:
– Ты можешь подняться?
Он, опираясь на руки, сел. Кружилась мутная голова, и тек по лопаткам озноб, оттого что слишком много людей. Хотя озноб был всегда – после геенны.
Громоздкий человек в двубортном официальном костюме уронил на него взгляд – кожа и кости, живот, прилипающий к позвоночнику.
– Доктор, он может идти?
– Да, выносливый мальчик.
– Тогда пусть одевается. – И повернулся всем телом к Лауре. – Я его забираю. Прямо сейчас.
Лаура отклячила рыбью челюсть:
– Но… господин директор…
– Документы на опеку уже оформлены? – приятно улыбаясь, спросил отец Герувим. Тот, кого называли директором, посмотрел на него как на пустое место. – Если еще документы не оформлены, то я обращаюсь к присутствующему здесь представителю власти.
Лейтенант полиции Якобс с огромным вниманием изучал свои розовые как у младенца, холеные ногти.
– Закон не нарушен, – сдержанно сообщил он.
– Надеюсь, вы «брат наш во Христе»? – очень мягко, заглядывая ему в глаза, спросил отец Герувим.
– «Брат», – ответил лейтенант Якобс, любуясь безупречным мизинцем. – Все мы, в полиции, разумеется, «братья», но – закон не нарушен.
Нервный человек, который до этого, как от мигрени, сжимал виски, подал рубашку. Больше мешал ему – рукава не попадали. Человек морщился, злился и усиленно моргал натертыми, красноватыми веками.
Вдруг процедил неразборчивым шепотком:
– Доктор, у вас есть что-нибудь… от зубной боли? – У того растерянные зрачки прыгнули на отца Герувима. – Да не вертитесь, доктор, никто на нас не смотрит.
– А вы что, из этих? – еле слышно прошелестел врач.
– Так есть или нет?
– Я не могу, обратитесь в клинику, – сказал врач.
– А ну вас к черту с вашей чертовой клиникой!
– Я всего лишь полицейский чиновник, – виновато сказал врач.
– А ну вас к черту, чертовых полицейских чиновников, – отрывисто бросил нервный.
У него крупно, будто в истерике, дрожали руки.
– Сестра моя, – с упреком сказал Лауре отец Герувим. – Я напоминаю о вашем христианском долге…
– Простите, святой отец…
– Я обращаюсь прежде всего к вашему сердцу…
Лаура растерянно теребила клеенчатый вытершийся передник.
Тогда директор раздраженно ощерился и поднял брови.
– Ради бога! Оставьте своего ребенка при себе, – высокомерно сказал он. – Ради бога! Верните задаток.
Отец Герувим тут же впился в Лауру темными ищущими глазами.
– Ах, нет, я согласна, – торопливо сказала Лаура. – В конце концов, у меня есть свидетельство об усыновлении…
– Деньги, – горько заметил отец Герувим. – Всегда деньги. Проклятые сребреники.
Улыбка его пропала, будто ее и не было на лице. Он раскрыл плоский кожаный чемоданчик, наподобие медицинского, деловито собрал сброшенные на пол никелированные щипчики, тисочки, иглы. Уже в дверях, благословляя, поднял вялую руку:
– Слава Спасителю!
– Во веки веков!.. – быстро и испуганно отозвался врач. Только он один, никто более. Директор, дернув монолитной щекой, отвернулся. Лаура кусала губы – крупными, как у кобылы, зубами.
– Я вам еще нужен? – скучая, спросил лейтенант Якобс.
– Нет, благодарю, – коротко ответил директор.
Лейтенант с сожалением оторвался от созерцания безымянного пальца.
Легко вздохнул:
– Я бы советовал вам уезжать скорее. По-моему, он вас узнал.
– Да?
– Так мне кажется.
– Ах! – громко сказала Лаура.
Вышли на лестницу. Серый свет еле сочился сквозь узкую бойницу окна. Второе окно было заложено кирпичами. Карл наткнулся на помойное ведро и выругался, когда потекла жижа.
Мальчик искривил губы.
– На лифте не поедем, – как бы ничего не заметив, сказал директор. – Не будем рисковать. Они обожают взрывать лифты.
Он оглядывался.
– Пристегни его, – посоветовал Карл. – А то убежит. Звереныш какой-то.
– Не убежит, – директор тронул мальчика за плечо. – Ты будешь жить недалеко отсюда, за городом. Там хорошее место, у тебя будут друзья. – Мальчик, вывернувшись вбок и вниз, освободился от прикосновения. – Если не понравится, мы отвезем тебя обратно домой, – пообещал директор.
Он опять как бы ничего не заметил.
– Ты меня слышишь?
Мальчик не отвечал. Тер щеку. Лаура чмокнула его на прощание дряблыми, жалостными губами, и теперь кожа, смоченная слюной, немела от холода.
– Как тебя зовут?
– Герд.
Это было первое, что он произнес – скрипучим голосом старика.
– Конечно, звереныш, – сказал Карл. – А может быть, нам и нужны такие, звереныши. А вовсе не падшие ангелы. Чтобы у них были зубы, и были когти, и чтобы они ненавидели всех, нас в том числе… Кстати, ты обратил внимание на его голос, гормональное перерождение? М… м… м… – он потерся подбородком о грудь, видимо не сдержавшись. – Послушай, дай мне таблетку… голова раскалывается… Что-то я сегодня плохо переношу слово господне…
Директор протянул ему хрустящую упаковку.
– Тебе давно пора научиться жить без таблеток. Когда-нибудь прихватит по-настоящему здесь, в городе – кончишь на костре.
Карл неожиданно крутанул головой.
– Да не хочу я учиться! – с прорвавшейся злостью сказал он. – Ты что, не понимаешь этого? Не понимаешь? Пускай они нас боятся, а не мы их.
– Они и так нас боятся, – сказал директор. – Если бы они не боялись, все было бы гораздо проще.
На лестнице шибало кошачьей мочой, жареной салакой и прокисшим дешевым супом. Неистребимый запах. Герд наизусть знал тут все треснутые ступени. Сколько раз, надломив ноги, он кубарем летел вниз, а в спину его толкал кухонный голос Лауры: «Упырь!.. Дьявольское отродье!..» Убежать было бы здорово, вот только – куда? Везде то же самое: страх, и липкие подозрения, и курящиеся приторным дымом чудовищные клумбы костров. Хорошо бы – где никого нет, на остров какой-нибудь в океане. Такой маленький, затерянный среди водной пустыни остров. Ни одного человека, лишь терпеливые рыбы…