До света (сборник) - Страница 96

К оглавлению

96

Словом, все достаточно предсказуемо. Автор так и не сумел выбраться за пределы известных сюжетных стереотипов. И все-таки что-то такое в романе присутствует. Что-то заставляет нас всматриваться в него, пытаться различить недосказанное. И даже кажется почему-то, что среди множества странных миров, среди отражений, плывущих, как пузыри, по течению времени, подобный мир действительно существует. Он не придуман, он звучит будто эхо. В сущности, разница между нами не так уж и велика. И вдруг начинает звенеть телефон в пустых комнатах, и, рожденные тьмой, выезжают на улицы тусклые зарешеченные «воронки», и бредет по тундре замерзающий человек, у которого не осталось ничего, кроме холода.

И тогда иллюзия вдруг превращается в пугающую реальность…

Всё в красном
Рассказ

Крысы неслись через двор, повизгивая от возбуждения. Ближняя, с жесткими, как зубная щетка, усами сходу перемахнула низенькую ограду газона, зацепилась, по-видимому, о выгнутую трубу, шлепнулась брюхом в траву и обиженно заверещала. Две другие – цап-цап-цап коготками – промчались по шерстистому телу.

Двигались они на задних лапках, но удивительно быстро. В глазах – сладкий блеск, на влажных ощеренных зубках – нитки слюны.

– Туда!.. – придерживая дверь парадной, сказал я обомлевшей Эльвире. – Налево под лестницу, потом – дуй отсюда!..

– А ты как же?

– Давай-давай!..

Она лишь пискнула что-то в ответ. Хлопнула задняя дверь, и от потока воздуха качнулась лампочка, свисающая на перекрученных жилах. Уродливая горбатая тень вздела руки по направлению к улице. У тени была вытянутая звериная морда, груши ноздрей, а позади головы – шипастый гребень, защищающий шею. Уже не руки, а лапы скребли тусклый воздух. Я не сразу догадался, что тень эта – от меня. Вот, значит, как я сейчас выгляжу. Хотя понять было можно. Похрустывая, распрямлялись в спине могучие позвонки, мышцы в предвкушении боя мелко подергивали конечности, свет в парадной приобрел тревожно-красноватый оттенок. Главное же – как набат, ударили запахи: кислый кошачий, раздражающий тем, что забивал остальные, человеческий душный, десятилетиями отстаивавшийся в лестничной клетке, запах подгорающей где-то наверху изоляции, запах пролитого мазута, запах ржавчины, выстарившийся, мертвый запах краски от стен.

Ноздри мои затрепетали. Я был в отчаянии. Только-только договорились с Эльвирой, что она у меня сегодня останется. Целых три месяца спорили из-за этого. То есть спорил и горячился, разумеется, я; Эля пожимала плечами и отвечала с оскорбительным недоумением: «Зачем мне это нужно?..» Наконец, сегодня после кафе сказала: «Поздно что-то, не хочется тащиться через весь город», – и уверенно, будто не в первый раз, взяла меня под руку.

И вот – крысы.

Я даже страха почти не испытывал. Хотя крысы, по-моему, гораздо опасней гиен – тех, что бродят по лестничным клеткам и принюхиваются к квартирам. Гиенам что нужно? Деньги, ценности. Человека они не тронут. Если, разумеется, сам человек не начнет им препятствовать. Это такая договоренность: берем свое и уходим. А с крысами, особенно уличными, договориться нельзя. Крысы разорвут жертву просто для удовольствия.

И все-таки страха у меня почти не было. А если и был, то совсем иной страх – перед самим собой. Не случайно скребла лапами воздух горбатая звериная тень, и не случайно сумасшедшие запахи раздирали мне ноздри. Я распрямлялся, преодолевая человеческую сутулость. И одновременно – человеческую слабость, нерешительность, робость перед манящим дыханием смерти. Собственно, ничего человеческого во мне, вероятно, уже не было. Звенела синеватая кровь в жилах, гулко, страшно и радостно бухало под ребрами сердце, легкий зуд обжигал кончики пальцев, где ногти сворачивались, образуя клювы когтей.

Я, наверное, тоже повизгивал от возбуждения. И когда первая крыса, рванув дверь и влетев в сумрак парадной, прыгнула, – оскаленная, еще толком не разглядев, кто именно перед ней стоит, – я без особого усилия отклонился, чиркнув кинжальчиком когтя по горлу, и она, вмиг захлебнувшись, врезалась мордой в перила. Загудело железо, и, судя по звуку, встрепенулась змеей пластмассовая окантовка. Вторая же крыса, почувствовавшая, вероятно, что-то не то, успела схватиться за дверь и немного затормозить на пороге, однако инерцией ее все-таки вынесло ко мне в опасную близость. Лапа, твердая как чугун, ударила по позвоночнику. Сухо щелкнуло, и короткошерстое тело обмякло. А вот третью, последнюю крысу я пока не видел и даже не чуял по запаху, но дрожащий, писклявый, мальчишеский голос неожиданно произнес из тени, отбрасываемой створкой:

– Ты что, дядя, ты что?.. Мы к тебе по-человечески, а ты – вона как… Ну пошутили, ну – все, дядя, не надо…

Напрасно он мне это сказал. Лучше бы ему было без лишних слов рвануть на улицу. Наверное, я не стал бы его преследовать. Подумаешь, взмокший и обделавшийся с перепугу крысенок. Очень мне нужно тратить на него силы. А так – ужас, прошепелявивший в голосе, породил мгновенный ответ. Та же лапа, что срубила предыдущего грызуна, метнулась вперед, и костистые пальцы прошли сквозь ребра, воткнувшись в сердце. Вытянутое по стене мохнатое тело судорожно затанцевало, заелозило по штукатурке и вдруг – свесилось.

Нижние сухонькие конечности не доставали до пола.

Я шумно выдохнул.

– Милиция тебя навещала? – будничным, скучноватым тоном спросил Валерик.

– Навещала, – ответил я. – Как ей и положено. Минут сорок назад.

96